да не въезжаешь! — с укоризной пробурчал генерал. — Если Марина твоя позвонит, ведь как пить дать сорвешься!
— Никуда я не денусь, не переживайте!
— Ну-ну, поглядим.
В то время как они общались под фирменный генеральский чаек в Жуковке, в столовой Иссерсоновой квартиры состоялся не менее примечательный разговор.
— Ты где был? — испепеляя мужа взглядом, потребовала объяснений Марина.
— Я же тебе говорил, — Матвей аж опешил от ее наступательного порыва. — Ездил по делам в Серпухов.
— Ну и?
— Что ну и? Не понимаю, что за тон у тебя сегодня? — возмутился Матвей. Он догадывался, где кроется причина нервного состояния жены, но не стал подавать виду.
— Георгия убили, — наконец проронила женщина и разрыдалась.
— Я знаю, смотрел новости, — печально вздохнул он и подошел к жене. — Пойми, его не вернешь, а нам нужно как-то жить дальше, — мягко произнес он, проведя ладонью по ее волосам. Всхлипнув, она не отстранилась. — Понимаю, тебе нелегко, но его нет, и он не может теперь разделить нас, — шептал он ей в ухо, пытаясь приобнять. Она уклонилась от его рук и, повернувшись к мужу, с неподдельной горечью бросила:
— Ты прав, Матвей, его уж нет, а нам надо жить, вместе жить, — перестала всхлипывать женщина. — Дай мне время все забыть, и я обещаю, что буду верна тебе и мы обязательно родим ребенка. Но сейчас мне нужно это пережить, — ее голос срывался. — Может, новые впечатления отвлекут меня, — глухо пробормотала она.
— Конечно, о чем речь! — его счастью не было предела. Даже в дерзновенных мечтах он не мог себе представить подобного исхода и всячески оттягивал приезд домой. Он боялся, что Марина устроит ему скандал, закатит истерику и обвинит в убийстве. Но о чудо! Ничего такого не случилось! — Только скажи, слетаем в Париж или Лондон, по музеям пошляемся, или на Бали рванем! Не хочешь со мной, езжай с Элкой. Я все оплачу! — радостно зачастил Матвей, смотря на жену влюбленными, полными обожания глазами.
— Мы обязательно съездим и на Бали, и в Лондон, и в Париж, но мне нужно другое, понимаешь? Работа, осмысленная деятельность, только она… заберет мою грусть, — выдержав паузу и уже не плача, вымолвила она.
— О чем разговор! На Байкал, так на Байкал! Только скажи! Если это развлечет тебя и ты о нем забудешь, поедем в экспедицию вместе, — безропотно согласился он.
— Ты чуткий, тонко чувствующий человек, дорогой! — всем телом она прижалась к мужу и выбежала из комнаты.
Глава 46. Бегство лазутчика
Демидов уверенно вел аэроплан, несмотря на утренний сумрак и боковой ветер, представлявший серьезную угрозу для двухместных неманевренных «Вуазенов». Механики демонтировали поврежденную радиостанцию, в кабине стало просторнее, и он мог вытянуть ноги. Из-за усилившегося ветра военлету пришлось скорректировать курс и лететь в Ургу по дуге. Выручил дополнительный бак с горючим, позволивший беглецам дотянуть до заброшенной скотобойни в окрестностях города. Сидевший на месте наблюдателя Берг нервничал. Попадись они в руки красных из состава экспедиционного корпуса комкора Гайлита или монголов товарища Сухэ, их шлепнули бы после первого же допроса. Хоть они и обзавелись документами на случай нежелательных встреч на подконтрольной большевикам территории, их бегство в последний день уходящего 1921 года вряд ли осталось тайной для монгольских товарищей. Блюхер наверняка предупредил об угоне аэроплана штаб экспедиционного корпуса в Урге, хотя в этом вопросе существовало одно «но». Военмин не любил выносить сор из избы.
Первым тревогу забил Самуил. Когда часы показывали девять утра, а Сольц так и не объявился, он зашел в приемную и, никого не застав, сунул голову в полуоткрытою дверь военминова кабинета. Блюхер подписывал поступившие из штаба приказы и возвращал их вытянувшемуся возле стола ординарцу. Увидев взволнованную физиономию писаря, он покончил с документами и кивнул Самуилу зайти. «Можешь быть свободным, Юрий», — отпустив ординарца, уставился вопросительным взором на вошедшего он.
— Сольца нигде нет, товарищ военмин!
— Нет, говоришь, — суровым голосом переспросил Блюхер.
— Нигде, я проверил.
— Ясно… Молодец, что проявил бдительность, — схватился за трубку военмин.
«Хряпов, ты? Твои хлопцы пасут шорника?! Плохо пасут! Потом оправдываться будешь! Дуй на место и привези мне этого контрика, мать его распротак. Живым! Задачу уяснил? Исполняй!»
— Сейчас из этого голубятника душу вытрясу. Пущай только не сознается, где дружок его Сольц залег! А ежели упорствовать зачнет, Хряпов его мигом в чувство приведет.
В этот момент в кабинете вошел побледневший Юрий и взволнованно сообщил, что у него секретная информация для командующего.
«Обожди в приемной», — приказал он писарю и подозвал ординарца.
«Что??? — гневно вскричал военмин, узнав о бегстве Демидова. — Идиоты! Прозевать боевой аэроплан у себя под носом! В расход часовых! Соедини меня с Хряповым! Отставить! Я ж его к шорнику откомандировал. Позвони в Госохрану, — взгляд Блюхера метал молнии и, казалось, искрился, — караул арестовать и доставить сюда, срочно!» — приказал он ординарцу и велел позвать Самуила, который все слышал из-за полуприкрытой двери…
Когда избу Власа пролетели сани, шорник возился во дворе и, услышав шум приближавшегося экипажа, прильнул к заборной щели. В пассажире саней он признал Берга и заковылял было к воротам, как услыхал цокот удалявшихся копыт. Не став отворять ворот, он вновь приложился к забору. За дорогой, перед самым еловым леском, он приметил курящего субъекта, заполошенно озиравшегося то на избу, то на задник удалявшегося в клубах снежной пыли экипажа. В это мгновение из леса раздался пронзительный свист, паренек поспешно бросил окурок и, зябко поеживаясь, исчез за деревьями.
«Теперь понятно, отчего господин подполковник не остановился. Засек слежку, ясно дело, — потер небритую щеку Влас. — Как стемнеет, уходить надо. Жаль голубей отпустить придется, да делать нечего, не красноперым же оставлять», — прихватив бинокль, он полез на чердак. Оказавшись в голубятне, Влас нежно поворковал с птицами и, одну за другой, выпустил всех на волю. Тревожный гомон разлетевшихся голубей привлек внимание наблюдавших за избой контрразведчиков. В окулярах бинокля шорника заметались их черные фигуры, контрастно смотревшиеся на снегу.
«Да вас тут цельную ораву напригнали! — неторопливо водил биноклем Влас. — Плотно дом обложили, за околицу хрен сунешься».
Вечером госохрановцы развели костры и шорнику стало ясно, что западня захлопнулась. «Еще повоюем, за понюшку табаку я не дамся», — он достал из чулана обернутую в рогожу трехлинейку и, положив заряженное оружие на печи, устроился рядом.
С первыми проблесками зари Влас вновь забрался на чердак и навел окуляры. Костры все так же горели, а люди бодрствовали. Когда совсем рассвело, в стане чекистов началось движение. «Кажись, ко мне гости пожалуют. Надо бы их встретить
